МТСС

[САМ]

Иллюзорный мир Розы Хайруллиной
"Звезда Поволжья", беседа, №16 (30.04-06.05.09)

Ведущая артистка Самарского театра юного зрителя «СамАрт» Роза Хайруллина - личность во всех отношениях необыкновенная. Ее талант уникален, в каждой новой роли она являет зрителям что-то особенное, неожиданное. Представая все в новых и новых сценических ипостасях, Хайруллина постоянно несет в себе некую загадку, которая, впрочем, присуща профессии актера. Сегодня Роза Вакильевна - гость нашей газеты.

- Как вы попали в актерскую среду?

- Это вполне осознанный выбор - с третьего класса школы. Хорошо это помню. Я жила в маленьком, утопающем в зелени городке Зеленодольске в сорока километрах от Казани, где нет ни троллейбусов, ни трамваев, а только один автобусный маршрут. Там была замечательная театральная студия, в которой преподавал старый еврей Евгений Клейман.

Именно он практически и определил всю мою судьбу. Когда мне исполнилось тринадцать лет и я окончила восьмой класс, он мне сказал: “Твое призвание - актерство. Давай я тебя подготовлю”. Я уже думала об этой профессии, выбрала для себя этот мир, понимая, что он иллюзорный. Но мне в нем было легче жить, именно там я ощущала настоящую жизнь.

- Что же, реальная жизнь была слишком неуютна?

- Она для меня до сих пор не то чтобы тяжела, она неприемлема для моего существа. Когда я долго нахожусь в театре, а потом выхожу на улицу, не сразу осознаю себя в этой реальности, даже начинаю спотыкаться. Такое ощущение, что перестаю чувствовать землю, хотя я ее очень люблю. Так что с реальной жизнью у меня не очень получается.

- И так было всегда?

- Абсолютно. С детства. Жизнь я воспринимаю через особую, совсем иную призму.

- И это восприятие более драматично?

- Я бы даже сказала - трагично. Часто задумываюсь над этим, ругаю себя: нельзя так трагично ощущать мир - именно ощущать, потому что хочу я этого или нет, но это очень отражается на профессии. Думаю, что и зрители видят, что мне очень невесело, не очень веселая я актриса.

- Для этого, очевидно, был какой-то жизненный толчок?

- Безусловно. Думаю, повлияло то, что я родилась в Норильске Красноярского края - в городе заключенных. Мы жили в поселке Таежный. В детстве у меня была воспитательница-немка, а соседи - армяне, украинцы, евреи - все ссыльные. И мой папа был сыном ссыльного.

Тем не менее он говорил, что то был лучший период нашей жизни. И он, и моя мама были детьми председателей колхозов. Так я жила до двенадцати лет. В столицу Татарии нам возвратиться не разрешили, вот почему возник Зеленодольск.

- Итак, вы поступили учиться на актрису…

- Вышло смешно. Я поступала на русское отделение Казанского театрального училища, но из-за моей внешности меня взяли на татарское отделение. И, как выяснилось, для того, чтобы потом я работала в русском театре. Мои родители - татары. Татарский язык знаю с детства. Но работать всегда хотела в русском театре. По окончании учебы меня пригласили сразу в пять театров, в числе которых тюзы Нижнего Новгорода, Саратова, Воронежа. Я выбрала казанский.

- Вы готовили себя для работы именно в театре юного зрителя?

- Конечно, нет. В татарском театре вообще нет такого деления, есть просто драматический актер. По большому счету, я не героиня, не инженю, не лирична. И внешность не очень стандартная. А мне говорили, что в этой странности как раз что-то есть. Казанский тюз выбрала еще и потому, что доигрывала свои роли в Национальном театре имени Камала, где работала уже со второго курса училища.

- И пошло-поехало.

- Действительно, пошло-поехало. У меня были очень разносторонние роли: Варенька в “Бедных людях” Достоевского, Лаура в “Стеклянном зверинце” Уильямса. Еще были “Сон в летнюю ночь” Шекспира, Толстой.

- Легко ли вы сходитесь с режиссерами?

- В Казанский тюз я пришла к режиссеру Леониду Верзубу, но он вскоре уехал в Австралию, и в театр пришел знаменитый Борис Цейтлин. Актерская судьба у меня с ним совсем не сложилась, и, проработав год, решила уходить.

Но Цейтлин сказал, что сначала нужно что-то попробовать. Он как раз ставил свой знаменитый спектакль “Дракон”, и я предложила сделать бессловесную роль секретарши, которую сама себе сочинила. Действие происходило в 1937 году.

Я придумала, что она сидит за своим столом в вечернем платье, в декольте, в валенках и перчатках. Тогда мне как раз попалась на глаза стенограмма допросов Зощенко и Ахматовой, которая была залита слезами: стенографистка плакала над листами бумаги.

У меня и сейчас при воспоминании об этом комок в горле. Все это стало прообразом моей героини. Еще я придумала живого кота, который сидел рядом со мной в клетке. У Шварца в пьесе звучит фраза: где-то далеко-далеко в горах есть книга судеб, и кто-то пишет за каждого из нас его судьбу. Это тоже вошло в образ. Своей ролью в «Драконе» горжусь до сих пор. Она стала символом спектакля, главным персонажем.

- После этого вопрос о вашем уходе из театра, очевидно, уже не стоял.

- После «Дракона» Цейтлин дал мне пьесу Володина “Мать Иисуса”. Я ужаснулась и сказала, что никогда не сыграю эту роль, а он ответил: “Мне нравится, что ты так говоришь. Ты сыграешь эту роль и будешь большой артисткой”. Это удивительная пьеса, к ней мало кто нашел разгадку, и она практически нигде не шла. Действие происходит через три дня после распятия Христа. Его мать все три дня стоит под дождем, не заходя в дом, ожидая, что он все-таки придет. А в доме - так у Володина - брат и сестра Иисуса.

- Это как бы своеобразное “ожидание Годо”?

- Именно. Все они спорят о том, что ученики неправильно истолковали учение Христа и погубили его этим. Потом все они ушли, а мать осталась одна в пустом доме. Она обмыла стол и села за него с обращенными к сыну словами: “Буду ждать тебя, что бы с тобой ни случилось”…

Затем у меня были совсем другие роли - этакие девочки-оторвы. В “Звездах на утреннем небе” играла главную героиню Марию, самую что ни на есть падшую женщину. Таким образом Цейтлин меня испытывал. Но именно благодаря ему я стала такой, какой являюсь сегодня.

Он заставлял работать 24 часа в сутки, вначале воспитывая личность человека, а уже потом актера. Сегодня этим занимается, пожалуй, только Фоменко. Он хорошо сказал о своих актрисах сестрах Кутеповых: у них было хорошее детство, они читали нужные книги, смотрели нужные фильмы, были насыщены духовно. Это не всеядность. Важно брать от природы то, что тебе нужно, и уметь жить одиночеством.

- Вот это - редчайшее качество.

- Но это одна из составных частей актерства. Думаю, что настоящий актер всегда одинок. И нужно уметь не страшиться этого одиночества: этим ты сохраняешь себя.

- Чем же завершилась ваша казанская эпопея?

- Шекспировской “Бурей” в постановке Цейтлина. Мы сыграли спектакль, а потом он претворился в жизнь: Казанский тюз сгорел. Я думаю, что мы сами “кличем” и свои роли, и свою судьбу. Все предопределяется… Театр сгорел, и я опять осталась на нуле. У меня не было ничего, все нужно было начинать сначала.

- Именно тогда на вашем горизонте и возник “СамАрт”?

- Я ездила на разные фестивали и однажды в Екатеринбурге увидела замечательный спектакль “СамАрта” “Колобок”. И я подумала: в этом театре я должна работать. Связалась с Адольфом Яковлевичем Шапиро, и вскоре пришло приглашение в этот театр.

Самара - это мое второе рождение как актрисы и как человека. Здесь я уже восемь лет, но до сих пор пребываю в состоянии знакомства и новизны. В Самаре меня привлекает прежде всего этот театр. Каждый день здесь что-то новое, все время чего-то ждешь.

В Казани есть Казанская икона Божьей Матери, которая много дает и городу, и театру, и людям. Вот и здесь в театре - какой-то особый магнит, свой ангел-хранитель, и пусть он будет дольше.

В “СамАрте” работают удивительные люди, здесь абсолютно сумасшедший директор - Сергей Соколов. Наверное, он и притягивает всех. Замечательно, что здесь все время сменяются режиссеры, художники, композиторы, родился и свой замечательный композитор Василий Тонковидов.

В стране ни один театр не может похвастаться таким букетом приглашаемых мастеров. Да просто средств на это не найдется. А здесь их находят. Все это стоит больших денег. Вот и сейчас спектакль “Таланты и поклонники” Островского будут ставить Анатолий Праудин и Юрий Хариков. И с их стороны это не одолжение.

- Люди по-разному относятся к званиям. А как относитесь вы?

- Никак. Это все идет помимо меня. Ну признали и признали - ради бога. В 26 лет я стала заслуженной артисткой Татарстана, а в 36 лет получила всероссийское признание - Государственную премию за роль в спектакле Казанского тюза по роману Бориса Васильева “Был вечер и было утро”. Он - о первом еврейском погроме в Киеве. Я играла еврейку. Премию получил и Борис Цейтлин.

- Что объединяет такие разноплановые ваши роли?

- Я, Роза Хайруллина.

- Насколько в каждую роль вы привносите что-то свое?

- Ну об этом лучше спросить режиссеров. Я очень люблю режиссеров, доверяю им и достаточно стеснительна с ними. Ни на чем никогда не настаиваю - ни в коем случае. Думаю, это не красит актера. Режиссер намного умнее актера. Я их винтик, причем один из многих. И это нужно очень хорошо осознавать.

- Недавно вы получили очень высокую театральную премию имени Станиславского.

- Адольф Яковлевич Шапиро позвонил мне и сказал, что это действительно высокое признание коллег - не просто “Маска”. И это дорогого стоит. Я думаю, что хороший артист всегда отдаст должное достойному коллеге. Для меня премия стала абсолютной неожиданностью. Со мной в жизни так происходит постоянно: раз - и случилось: хорошее или плохое. Без преамбул. Меня никто никогда ни к чему не готовит. Всегда оказываюсь перед фактом. Раз - и трагедия, раз - и радость, раз - и горе, раз - и премия.

- Сколько у вас рабочих дней в театре?

- Много. Но хотелось бы еще больше.

- Не чувствуете ли вы себя ущемленной, постоянно работая в тюзах?

- Ни в коем случае. Это глупые люди придумали классификацию: театр драмы, тюз. Что, у актера тюза нет ноги или руки? Или он не так обучен? Хороший актер - это всегда личность.

- Как вы относитесь к тому, что нужно зарабатывать деньги - в театре их не так много?

- Выбираешь: или ты работаешь в театре, или зарабатываешь деньги. В театр осознанно приходят совершенно сумасшедшие люди, которые знают, что денег здесь нет. В театр они пришли за чем-то другим. И не потому, что их не возьмут куда-то в антрепризу.

Сегодня не так-то просто заманить людей на те же “Мамашу Кураж” или “На дне”, в которых нет развлекаловки. А вот антреприза - это подрыв нашей профессии. Это не театр: приехали и уехали, а я и мои коллеги остались в этом городе. Как быть?
Мы не стоим по три-пять тысяч, наша цена - полтораста рублей. И нынешние “звездные” антрепризные составы еще недавно стоили столько же. Я все это видела.

- Устраивает ли вас атмосфера в вашем театре?

- Конечно. Иначе не создавалось бы столько ролей, не было бы столько работы. Роли очень разнообразные - драматические и комедийные, музыкальные и с танцами, и это привлекает. Каждый раз что-то новое.

- Как сложились ваши взаимоотношения с Адольфом Шапиро?

- Не буду отвечать. Это моя личная жизнь, и я имею право не отвечать. Пусть люди сами делают выводы обо всем. Кто-то хочет смотреть мои спектакли, кто-то нет. Каждый выбирает свое. Кто-то - “На дне”, а кто-то - “Примадонну”. Как сказал Евстигнеев, есть зритель, который приходит работать вместе с актером, а есть тот, которому нужно просто развлечься: давай, дядя, снимай штаны - и вперед. Я - за другой театр.

- Как вы думаете, все ли будет благополучно у нас в стране с театром?

- Не знаю. Не могу делать прогнозы. Но ведь ходят же в театр. И спасибо большое, что ходят. Значит, кому-то это нужно. Всегда найдется хотя бы один человек, которому это будет нужно, и он придет.

- Вас не смущает, когда в зале мало публики?

- Нет.

- А важна ли вам реакция зрителей?

- Нет, не всегда. Постоянно нравиться публике - значит изменять себе. А публика может меня и не принять. Это ее право.

- Хотели бы вы, Роза Вакильевна, в заключение сказать что-нибудь от себя?

- Не знаю. Не буду. В этом тоже есть какое-то актерство. Мне однажды сказал педагог: береги себя, а то тебя не хватит для сцены.

Валерий ИВАНОВ.
_________________
Бой , сипаратистам - Служебным "мишәристәм" , "булгаристам" , "башгурдистам" , "крәшенистам" , в том числе тенгриянистам !